Андрей Ильин - Обет молчания [= Маска резидента]
Но вот долгий и шумный выход всех заложников? Вариант второй, более надежный, так как позволяет собрать охранников вместе и сразу всех уничтожить. Изобразить эпидемию: валяться трупами на дне трюма, пока они не всполошатся. В конце концов, им нужны заложники, а не мертвецы. Собрать их всех в трюм и напасть. Нет, лучше позволить вынести почти бездыханные тела на воздух и там разом наброситься. Внезапный переход от пассивности к действию может обещать успех. Конечно, бандиты проверят, не дурят ли их пленники. Покричат, попинают ногами замершие тела (до проверки пульса в таких случаях обычно не опускаются). Это самый узкий момент. За подобных мне профессионалов я спокоен: не среагируют. Тренировали так, что хоть каблуками зубы кроши, хоть штыками тыкай, хоть в живот стреляй — стерпят, не могут они вздрогнуть или закричать, зная, что от их реакции зависит жизнь товарищей, но главное — успех операции. Если спецу надо прикидываться трупом, он будет трупом натуральнее настоящего. Тащи на анатомический стол, на куски режь — не пикнет. И лишь когда прозвучит команда, он оживет, встанет и выполнит поставленную задачу. Или, если так сложатся обстоятельства, умрет, ни жестом, ни стоном не выдав себя. Вряд ли способна на это публика, которая страдает даже от того, что ей некуда сходить в туалет. Не смолчат они, когда их ребра будет крушить чужой ботинок. Для этого надо уметь задавливать болевой страх. Тогда возможен третий вариант…
В конечном итоге я отработал с десяток вполне реалистичных планов спасения. А чем еще заниматься в замкнутом пространстве запертого трюма, как не думать? Любой из моих планов обещал 65–90 процентов успеха при возможной гибели 10–40 процентов пленников. Не самые плохие показатели. Наверное, ими были бы довольны самые въедливые преподаватели учебки. Наверное?
Нет, честно признался я сам себе, такие результаты не принял бы самый последний конторский инструктор. Да, я победил тактически — я завоевал свободу. Но я проиграл стратегически — я развалил легенду, я нарушил основополагающее правило Конторы, я пытался сохранить жизнь в ущерб данному мне заданию, в ущерб конспирации! Моя жизнь, равно как жизнь всех пленников, не может служить оправданием провала! Провал — абсолютный показатель. Провал — это всегда раскрытие маленького кусочка большой Тайны.
Если сохранение жизни не вредит делу — можешь позволить себе жить, если вредит — будь добр умирай, хоть один, хоть за компанию с тремя десятками сослуживцев: число здесь роли не играет. Когда для сохранения Тайны существования Конторы надо будет уничтожить всю Контору, это будет сделано безотлагательно, и последний, отдавший приказ о ликвидации начальник, убедившись в четком исполнении указания о повальной гибели подчиненных, недрогнувшей рукой сделает себе харакири.
Такая дисциплинированность поддерживается не сознательностью (сознание не может поставить чужое задание выше собственной жизни) — безнадежностью. Каждый работник Конторы знает: если ты поколебался, завалил операцию из-за естественного желания сохранить жизнь, у тебя ее все равно отнимут. Во имя сохранения Тайны. Ради прецедента неотвратимости наказания. Чтобы другим было неповадно. Чтобы не возникал соблазн ставить свою жизнь выше общей цели. Жизнь не может быть значимей Тайны! именно поэтому Контора практически не знает провалов. Страх неотвратимости наказания удерживает людей от предательства. Бессмысленно убегать от случайной смерти, чтобы попасть в лапы запрограммированной.
Я выиграл в единоборстве с бандитами и тем проиграл — вчистую. Я допустил самый крамольный из всех возможных для спеца проступков — возжелал жить любой ценой. Я думал о жизни, а не о сохранении Тайны. Если Контора об этом узнает, я буду строго наказан, даже за мысленный допуск такого.
Я расслабился. Я унесся в фантазиях непозволительно далеко. Стоп. Теперь без ошибок. Забыть о жизни, забыть о придуманных планах спасения! Теперь только в рамках разыгрываемой роли. Я туп, неразвит, до безумия опасаюсь за свою жизнь и в то же время совершенно не умею ее защищать. Я обреченный на умирание обыватель. При приближении смерти, как бы мне это ни было противно, я буду плакать, молить о пощаде, лизать сапоги палачей, а если они надумают меня избить, напрягу всю волю, чтобы не ответить инстинктивно на удар встречной смертельной атакой. Я позволю себя колотить, как только они пожелают: выбивать зубы, ломать ребра, отбивать внутренности. Я позволю с живого сдирать с себя кожу и в конечном итоге убить, но даже в последнее мгновение жизни не разрешу себе отступить от утвержденного мною образа. Только в одном случае я могу позволить себе выказать свои навыки — если впоследствии о них некому будет рассказывать!
Теперь только так! Шаг вправо, шаг влево — считать предательством!
Весь следующий день мужики продолжали, но уже более вяло, строить планы спасения. Они изошли на пустопорожнюю болтовню, не оставив сил на дело. Они проиграли, не начав борьбу. Вместе с ними фантазировал на заданную тему и я, понимая лучше, чем кто-либо, какую несусветную чушь несу.
К вечеру люк распахнулся.
— Эй, в трюме, живы еще? — раздался радостный голос сверху. — Хотите о себе радио послушать?
Просунули внутрь приемник: «…захваченных в качестве заложников. Милиция ведет расследование. Всех, кто может сообщить о местонахождении похищенных людей или дать любую другую информацию относительно данного дела, просим звонить по телефону 02…»
— Ну что, слышали? Вы теперь знаменитые! Радости от свалившейся вдруг на их головы славы никто не ощутил.
— Лучше бы жрать дали, — раздался голос.
— А жрать заложникам не положено!
— Эй, ты, «шестерка», — прервал пустую болтовню командир, — передай своим начальникам, чтобы они дали еды, воды и отвели женщин на оправку. Иначе…
А что иначе? Что, кроме угроз, могли обещать наглухо запертые в трюме люди?
— А пулю в лоб не желаешь? — психанул на «шестерку» охранник. — Ну-ка подойди к свету!
— Я сказал — воды! — не испугался командир. Он не был профессионалом, но в трусости его обвинить было нельзя.
— На дне трюма лужи есть. Вам хватит! — Люк захлопнулся.
Но через несколько часов в пожарном ведре в трюм спустили что-то напоминающее похлебку. Значит, как-то на бандитов воздействовать можно! Значит, все-таки заложники им зачем-то нужны! Будем иметь это в виду.
Следующий день принес сюрприз.
— Три человека ко мне! — скомандовал бандит, стоя над срезом люка.
— Пока вы не удовлетворите наши требования, наверх никто не поднимется! — категорически заявил командир.
— Что? Даю три минуты!
— Может, зря? Может, лучше их Не злить? — заробел кто-то.
По трюму загрохотали чужие подошвы. «Пять человек, три пистолета, автомат, обрез, еще пистолет в подмышечной кобуре, нож…» — автоматически подсчитал я. Мужики выдвинулись вперед. Бандиты действовали на удивление бездарно: спустившись, сгрудились толпой, оружие уперли в одно место, вместо того чтобы равномерно рассредоточить по людям. Автоматчика, способного держать под угрозой весь трюм, выпустили вперед, в наименее выгодную позицию, где до него можно было дотянуться одним прыжком. Они даже не оставили охранника-наблюдателя у люка! Они абсолютно уверовали в свое всесилие и не думали о безопасности. Я, чудак, разрабатывал хитроумные планы, мозги напрягал, а здесь, кажется, довольно одних кулаков! Резко шагнуть, задрать вверх ствол автомата, ударить его владельца ногой в пах, пальцами другой руки достать глаза левого соседа (он, судя по повадкам, наиболее опасен, с него и начинать), согнувшегося от боли автоматчика толкнуть на сзади стоящего бандита, прикладом и ногой одновременно выключить двух оставшихся преступников. Не тратя времени на добивание, вскарабкаться с автоматом на палубу, занять оборону. Полминуты на все про все. Даже стрелять не требуется! Но события развивались иначе, не в профессиональном русле. Когда любители противостоят любителям, неизбежна банальная драка.
— Мы требуем, — настаивал командир.
— Три человека, — угрожающе сипел главарь бандитов.
— Мы отказываемся подчиниться…
— Последний раз…
Бандиты, толкаясь рукоятками пистолетов, полезли в толпу. Ну не безумцы ли?! Для чего предназначено огнестрельное оружие, как не удерживать противника на расстоянии? А они в рукопашную прут, уравновешивая тем возможности пистолета с банальным столовым ножом. Похоже, их обучали тактике ведения боя в ближних, за танцплощадкой городского сада, кустах. Отсюда и тяга к бестолковой, стенка на стенку, потасовке. Подводит их хулиганское детство…
Истошно закричали женщины.
Ближние к бандитам мужчины, пытаясь оказать сопротивление, неумело замахали кулаками и тут же упали на колени, зажимая разбитые в кровь лица. Среди них был и я. Скучная мне досталась роль — жертвы и не умеющего за себя постоять пацифиста.